Вадим Рутковский

Канапе и окопы

«Игра интересов» – большая премьера РАМТа, спектакль Алексея Бородина, высказывание о мире в состоянии войны с помощью двух не самых популярных драматургов-классиков
«Игра интересов» (1907) – «кукольная» комедия испанского нобелевского лауреата Хасинто Бенавенте, «Конец пути» (1928) – драма британского писателя Роберта Шерриффа; контрастные тексты (один – про салонные авантюры в вымышленном городе забавных масок, другой – про будни в офицерском блиндаже на Западном фронте Первой мировой) переплетаются в одноактном двухчасовом спектакле.


«Перед вами обломок старинного фарса, который на деревенских постоялых дворах веселил усталых бродяг-коробейников, забавлял невзыскательных горожан на площадях захолустных селений, а в больших городах привлекал самую разношерстную толпу». С таких слов начинается пролог «Игры интересов» Бенавенте, который в РАМТе не звучит; никаких преамбул, сразу – действие. Два неунывающих асоциальных типа с дырявыми карманами, Леандр (Андрей Лаптев) и Криспин (Иван Юров), вваливаются на сцену прямиком из зрительного зала – и

начинают своё мошенническое приключение по отъёму денег и дамских сердец у обеспеченных обитателей солнечного города, которого нет.


«Ать, два, три – Мэри и Мари, три, четыре, пять – красотки опять! пам-па-ра-ра-ра, Клэр, Рози, Клара». Песенка краснощёкого капитана Гарди, с которой начинается «Конец пути» Шерриффа, в РАМТе тоже не поётся; Гарди сразу вступает в диалог с пришедшим ему на смену лейтенантом Осборном (Тарас Епифанцев); виски разливается в британской траншее на французской земле; на календаре март 1918-го. Скоро в блиндаж подтянутся другие офицеры, среды которых матёрый Стэнхоуп (Максим Керин или Даниил Шперлинг) и восторженный юнец Рали (Максим Заболотний или Иван Канонеров); юноша приходится Стэнхоупу шурином, и перспектива делить смертельную опасность с родственником ему не по душе; а

смерть близко, пусть сейчас новоприбывшие и дивятся немыслимой для фронта тишине.


Оба сюжета, обе пьесы играются вперемешку. При попытке Криспина дозваться трактирных слуг – «Почему никто не отвечает?!» – за классицистским полотном, изображающим падение очередной империи, открывается чёрный проём: не более-менее обжитый блиндаж – скалистая гряда, берег антиутопии, на котором в алкогольных парах и клубах то и дело подступающего порохового дыма ютятся бойцы. Шеррифф писал отчасти документальный – основанный на личном военном опыте – текст; Бенавенте играл с наследием комедии дель арте и своих игривых персонажей – пройдох и знатных господ – поместил в начало XVII века.

В спектакле фарсовая составляющая происходит в то же время, что и драматическая; это единый, хоть и расколотый, мир.


Вот авантюрные ярко-красочные забавы, вот последние разговоры в апокалиптическом монохроме (художник спектакля – Максим Обрезков, художник по костюмам – Мария Данилова).

Клэш двух знаменитых подзабытых пьес по умолчанию гарантирует экзистенциальное напряжение.

Граница между витальным фарсом и трагедией предсказуемо окажется проницаемой; как случалось в стародавние времена и случается всегда – при всей исторической отдалённости событий, «Игра интересов», конечно, пытается говорить о настоящем, перевод с эзопова языка (наступление новой эры которого Владимир Мирзоев зафиксировал в рамтовском «Эзопе» в марте 2022-го) не сложен.


Алексей Бородин – один из лучших постановщиков Тома Стоппарда; режиссёр с замечательным даром транслировать в театре романное дыхание (см. здесь рецензии на спектакли «Душа моя Павел» и «Леопольдштадт»); мастер большой формы – даже если площадкой оказывается не зал, а ведущая в фойе лестница, как было в давней уже работе по расиновской трагедии «Береника».

Новый спектакль впечатляюще придуман; это, безусловно, интересная игра – времён, стилей, характеров, отношений к жизни (или с жизнью).

И тут для меня как для рецензента наступает тот самый неловкий момент, которого не бывает, когда пишешь о фильме – законченном произведении, где намерение синонимично результату. И часто случается, если говоришь о спектакле, где задумка не всегда поддерживается исполнением. На премьере для меня что-то пошло не совсем так, как, кажется, должно было пойти; и это что-то – актёрский рисунок, гипертрофированная условность, в которой говорят, общаются, существуют герои.


В уже помянутом прологе «Игры интересов» Бенавенте предупреждает: «Это просто кукольная комедия, в которой нет ничего "настоящего". Вы скоро убедитесь, что в этой комедии происходит то, чего на самом деле никогда не случается, и что ее действующие лица вовсе не похожи на настоящих мужчин и женщин. Это всего лишь куклы на верёвочках. Веревочки же можно разглядеть даже в полумраке. Это причудливые маски старинной итальянской комедии, только не такие веселые, потому что с тех пор прошло много времени и им пришлось поразмыслить...». Понятно, что он ведёт речь об этакой постмодернистской ненастоящести (за полвека до возникновения термина «постмодернизм»!),

но не иначе, как ирония судьбы:

в «Игре интересов» РАМТа воспетая Бенавенте кукольность незапланированно обернулась приблизительностью всех действующих лиц. Только верёвочек не видно – а зря; можно же убедить артистов говорить с более человеческими интонациями.